* * *
Сначала я, натурально, жил без всякого разуменья.
Затем подрос, но, будучи слеп, рассчитывал на чутьё.
Потом однажды раздался звон, послышалось дуновенье —
и вдруг открылись мои глаза. И я увидел её.
Желанье чуда светилось в ней прожилкою голубою,
но я ещё не умел ни дать, ни вымолвить ничего...
Она была — то кристалл, то газ; а я представлял собою
какое-то неизвестное химикам бурое вещество.
Потом я видел её на перекрёстках шумного града:
клыки молодых людей то здесь, то там её стерегли.
То здесь, то там движением каблучка, плеча или взгляда
она приказывала клыкам не сметь — и те не могли.
Статистов, как мотыльков огонь, влекла её пантомима,
суля призы и казни — кому зазря, кому поделом.
Мой брат ступал по её следам, страдая неутолимо...
Лишь я скучал в стороне. И всё текло своим чередом.
Потом я выучил языки и сделался безупречен.
В её расчеты сюрприз такой, скорей всего, не входил.
Поэтому стоило мне мелькнуть, как я уже был замечен:
не то чтобы избран, но учтён во всяком случае был.
Итак, «великий слепой прозрел», дальнейшее — не загадка:
безногий пошёл плясать, лишённый слуха сел за рояль.
Она и я оказались вдруг единой частью порядка,
сменить который не властны ни безумие, ни мораль.
В конце концов (не ведаю, кто из демонов научил нас)
свершилось нечто — и навсегда сокрылось в царстве теней...
Уже два года минуло с той поры, как это случилось,
но больше я её не встречал. И мало слышал о ней.
Всё так же, видимо, где-то она маячит и пропадает,
вертя пространство перед собой, как пряха веретено.
Всё так же брат мой ходит за ней вослед и так же страдает.
Но это мне, простите, уже два года как всё равно.
1990